Самообман тоталитаризма

Преодоление тоталитаризма может быть лишь возвращением к ценностям традиционной цивилизации. Но для большинства людей современной цивилизации это крайне проблематично, т.к. современное общество объективно является внутренне тоталитарным, структурированным совокупностью технологий манипуляции.

Виталий Даренский. Луганск. Опубликовано 23.03.2018  http://likorg.ru/post/v-yu-darenskiy-samoobman-totalitarizma

Не смотря на, казалось бы, уже очень большой путь в изучении феномена тоталитаризма, в том числе, и в нашей стране, где он являлся предметом непосредственного жизненного опыта, часто приходится слышать явные предрассудки в рассуждениях на эту тему, уводящие в сторону от понимания сути этого явления. Опасность этих предрассудков в том, что они подменяют сущностное понимание тоталитаризма повторением «общих мест», а часто и совершенно ложных исторических мифов. Чтобы было понятно, о чем идет речь, стоит привести пример одного текста, автором которого является К.Г. Баллестрем, считающийся специалистом в этой теме.

Автор пишет следующее:

«Ес​ли срав​нить “1984” Ору​эл​ла с худ​ши​ми вре​ме​на​ми со​вет​ской истории, его глав​ную фи​гу​ру, Уин​сто​на Сми​та с ре​аль​ным “го​мо со​ве​ти​кус”, то мож​но кое-что уз​нать о су​ти то​та​ли​тар​но​го гос​под​ства, и в то же вре​мя по​нять, по​че​му то​та​ли​та​ризм не мог быть то​таль​ным. Как бы ни стре​ми​лась со​вет​ская сис​те​ма раз​ру​шить се​мью и друж​бу, ре​ля​ти​ви​зи​ро​вать ос​нов​ные цен​но​сти, утвер​дить слу​же​ние пар​тии и го​су​дар​ст​ву в ка​че​ст​ве выс​шей це​ли, провозгласить ве​ру в ком​му​низм как не​со​мнен​ную ис​ти​ну, ти​пич​ный “го​мо совети​кус” все же вы​рос в се​мье, где он был лю​бим; он учил​ся раз​ли​чать истину и ложь, доб​ро и зло; он имел дру​зей, и мог лю​бить, т.е. вел ча​ст​ную жизнь; час​то увлекал​ся вы​со​ким ис​кус​ст​вом и клас​си​че​ской рус​ской литературой; он об​ла​дал куль​тур​ной и нацио​наль​ной иден​тич​но​стью, удивитель​но час​то так​же чув​ст​вом ре​ли​ги​озности; к то​му же сле​ду​ет до​ба​вить юмор: Уин​стон уже не знал ос​во​бо​ж​даю​щей си​лы сме​ха, со​вет​ско​го че​ло​ве​ка смех ни​ко​гда не по​ки​дал» [2, 27].

Отталкиваясь от этого текста, предложим ряд собственных тезисов.

Для начала о предрассудке, так сказать, «техническом». Еще со времен «перестройки» нам внушается как нечто само собой разумеющееся тезис о том, что все известные романы-антиутопии, начиная с «1984» Дж. Оруэлла, якобы были направлены на критику в первую очередь советского тоталитаризма. На самом же деле все авторы западных антиутопий никогда не видели советского строя и создавали антиутопии исключительно на своем местном материале – обличая те тенденции развития цивилизации, которые вели к тоталитаризму.

Так, Олдос Хаксли, автор другой известной антиутопии «О дивный новый мир» – из того же ряда, что и «1984», вообще не может давать никакого повода для подобных подозрений, так как он написал затем отдельную книгу «Возвращение в дивный новый мир» (1958), в которой показывал путем рационального анализа явные аналогии между фашистскими режимами и современным западным «потребительским обществом», но советский строй при этом вообще не упоминая. Хотя бы потому, что, так же, как и Дж. Оруэлл, он его никогда не видел и не знал. И десятки других антиутопий, появившихся на Западе в ХХ веке, созданы авторами исключительно на местном материале. Особенно характерна в этом отношении «Железная пята» Дж. Лондона – фактический портрет Америки начала ХХ века (а сам автор, как известно, был весьма левых взглядов). Тем самым, единственной специфически советской антиутопией является только «Мы» Е.Замятина, однако и это произведение – также отнюдь не просто «антисоветский памфлет», но, как и положено серьезному художнику, погружено в общечеловеческую проблематику. Более того, известно, что замысел «Мы» возник у Е.Замятина еще до революции 1917 года, причем в период его работы в Англии – и исходным его пафосом было ощущение порабощающей силы техногенной цивилизации.

Но еще более существенный, очень принципиальный предрассудок идет далее, где автор пишет о том, что «стре​ми​лась со​вет​ская сис​те​ма раз​ру​шить семью и друж​бу, ре​ля​ти​ви​зи​ро​вать ос​нов​ные цен​но​сти, утвер​дить слу​же​ние пар​тии и го​су​дар​ст​ву в ка​че​ст​ве выс​шей це​ли». Но в том-то и дело, что все наоборот: тоталитарные режимы как раз всячески старались воспитывать дружбу и укреплять семью, утверждали абсолютность моральных ценностей – и некоторое время в этом весьма преуспевали. Почему лишь некоторое время – будет сказано далее. Более того, эти режимы временно пользовались массовой поддержкой народа именно потому, что в них видели как раз защиту основных человеческих ценностей и нравственных норм. Весьма суровый морализм как советского строя, так и европейских фашизмов очень хорошо известен. В свою очередь, «слу​же​ние партии и го​су​дар​ст​ву» были вовсе не «выс​шей це​лью», а главным средством для достижения той высшей цели, которая во всех тоталитарных обществах понималась примерно одинаково – как максимальное совершенствование человека, то есть в чисто «ренессансном» смысле. Именно ради этой главной цели и затевалась тотальная реорганизация общества, и именно ради этой реорганизации и необходим тотальный контроль, который, в свою очередь, невозможен без репрессий. Тоталитаризм на своем основном, общегосударственном уровне, как неоднократно отмечали его теоретики, «вырос на почве успехов рационализма из веры в возмож​ность разумно организовать всю жизнь общества, из стремления к “математически совершенной жизни Единого Государства”, к “мате​матически безошибочному всеобщему счастью” (О. Хаксли)» [6, 10]. Реальной практике тоталитаризма предшествовало несколько веков его «обоснований» в виде так называемых утопий – и все они, начиная от Т.Мора и заканчивая «фаланстерами» Ш.Фурье, были самым абсолютным выражением рационализма. В них ограниченный человеческий разум возвел себя в «абсолют», наивно полагая, что способен контролировать основы человеческой жизни, и даже главный из них – свободу.

В этом контексте важна последняя часть рассуждения К.Г. Баллестрема. В этом пассаже хорошо показан принципиальный тезис, о том, что, по сути, тоталитаризм не бывает тотальным, поскольку он не может охватить всей полноты жизни, всегда остается чем-то внешним и чуждым для нее. Это очень обнадеживает; но, с другой стороны, если этот тезис полностью принять всерьез, то тогда и сам этот термин теряет смысл: в самом деле, ведь какой же это тоталитаризм, если он не может быть тотальным?

Однако термин устоялся и его уже не отменишь, но требуется его принципиальное уточнение такого рода: тоталитаризм – это такой тип социально-экономического, политического и культурного устройства общества, при котором носители власти пытаются максимально унифицировать жизнь людей в соответствии с определенной идеологической и мировоззренческой доктриной путем максимального воздействия на формирование личности.

Последний момент особенно важен. Любой тоталитаризм всегда говорит, что насилие и репрессии – это плохо, что это чисто вынужденные и временные меры лишь по отношению к врагам, мешающим достижению всеобщего счастья. И как только исчезнут враги, исчезнет и насилие. Действительно, например, в поздний советский период репрессий уже практически не было, – были лишь единичные случаи. А те, что и были, – были сравнительно мягкими. И Гитлер, как он сам часто заявлял, собирался после порабощения всех славян и построения «великого рейха» стать великим миротворцем и пацифистом. Таким образом, в этом тоталитаризм не лжет: репрессии как таковые не есть его необходимый атрибут, но лишь временный или, как говорят марксисты, конкретно-исторический. Однако это нисколько не умаляет главной лжи и смертоносности тоталитаризма, ибо она состоит совсем в другом.

Эта главная ложь и смертоносность состоит в особом самообожествлении человека, который вдруг решил, что ему «все позволено». А если кто-то с ним в этом не согласен – то, естественно, позволено и даже нравственно необходимо уничтожить всякого несогласного. Более того, даже само это уничтожение и объявить главным принципом нравственности. В этом контексте становится очевидной поверхностность обычного противопоставления индивидуализма и коллективизма, а также тезиса о том, что тоталитаризм – это подавления личности и растворения ее в «массе». Нет, тоталитаризм – это особая стратегия жизни самой личности, сознательно ею избранная, при которой личность (в силу своей нравственной деградации) сливается с массой именно с целью обретения особой силы для удовлетворения своего эгоизма. Как отмечает современный немецкий исследователь тоталитаризма Г. Майер, тоталитаризм «увлекает людей верой в революционную необходимость, которая дает им необоримое ощущение своей правоты и своего права на насилие» [10, 198].

С.С. Аверинцев предложил следующий тезис: «один из уроков, который мы извлекаем из анализа тоталитарных безумств, состоит в том, что безумством становится всякая система рассуждений, когда она становится некритичной по отношению к себе» [1, 221]. В этом экзистенциальном истоке тоталитаризма как раз очень отчетливо видно, что в его основе лежит именно индивидуализм, гордыня самомнения, а «коллективизм», слияние с «массой» – это всего лишь вторичная хитрая маска. В этом убеждает и изучение конкретных личностей «революционеров», создававших тоталитарные режимы, – от Французской революции конца XVIII в. с ее террором, до некоторых современных событий, – все тоталитарные вожди всегда отличались крайней степенью эгоцентризма и нетерпимости. Но еще важнее то, что именно этими чувствами была движима и шедшая за ними революционная «масса». Индивидуализм как подлинный исток тоталитаризма, лишь прикрывающийся внешней маской апелляций к массам, к «народу», хорошо виден и в иных, неполитических сферах жизни.

Например, и любой «свободный художник» вполне тоталитарен – ведь он уверен, что его личное капризное «видение» должно быть обязательно ценно для всех. Индивидуалистическая культура и тоталитаризм растут из одного и того же мировоззренческого корня – более того, именно первая и является главной предпосылкой тоталитаризма. И это справедливо не только в мировоззренческом, но и в чисто практическом плане – ведь если все начинают жить по собственному индивидуалистическому капризу, то общество в целом вынуждено становиться тоталитарным просто хотя бы для того, чтобы не разрушиться – иначе как еще можно объединить в единый социум весь этот хаос самозаконных индивидуализмов, живущих, как им вздумается?

Тоталитаризм субъективно – на своих уровне целей – отнюдь не хотел разрушать высшие человеческие ценности, качества и идеалы – наоборот, свою главную цель он видел в их максимальном развитии. Но зло тоталитаризма в том, что он не знает, как это правильно делать, и получается обратный результат. «Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта пословица лучше всего раскрывает как экзистенциальную, так и чисто практическую сущность тоталитаризма. Тоталитаризм – это результат самообожествления человеческого разума, который возомнил, что он может полностью отбросить опыт и мировоззрение предков, тысячелетние традиции, и все построить заново, по собственному усмотрению. В результате же получается самая дикая наивность, убивающая самые основы жизни – сначала духовные, а затем переходящая и к физическому истреблению всех «неправильных», с ее точки зрения, людей. Именно в этом корень и главное зло тоталитаризма.

В этом смысле тенденции к тоталитаризму существовали всегда, но в культуре обычно находилось достаточно сил, чтобы им противостоять. Когда же культура становится нигилистической, «отрицающей» (естественно, во имя «свободы самовыражения»), – тогда в сфере социальной, политической и экономической неизбежно приходит тоталитаризм. Это закон истории.

Но культура Постмодерна еще более нигилистична, чем культура ХIХ-XX веков, породившая тоталитаризм. Это значит, что и мы живем в рамках нового тоталитаризма, который лишь изменил свои формы, но не суть. Суть тоталитаризма не в репрессиях как таковых – суть в саморазрушении человека. (Самообожествление человека в реальности оказывается его саморазрушением не парадоксальным, но глубоко закономерным образом – ибо возводя себя в псевдоабсолют, человек становится закрытым для Абсолюта подлинного и вообще для всякого Другого, замыкая себя в смысловой и экзистенциальной пустоте, в фактической духовной смерти). В «классическом» тоталитаризме репрессии были потому, что многие люди сопротивлялись саморазрушению, и поэтому их ликвидировали. Но если никто уже не сопротивляется, то никого и не ликвидируют. Поэтому нет репрессий – ведь в них уже нет необходимости.

Этот современный тип тоталитаризма некоторые авторы называют «информацинно-финансовым». Это тоталитаризм потребительского общества и тотальной манипуляции сознанием. Как пишет депутат Европарламента Дж. Кьеза: «Людей превратили в инструменты покупки. Мозги абсолютного большинства контролируются. Мы живем для рынка, и когда работаем и когда отдыхаем. Именно он диктует нам наши действия. Мы не свободные люди. Журналисты должны информировать об этом людей. Но СМИ об этом молчат. Телевидение 24 часа говорит нам, что надо покупать вещи, что наша шкала ценностей – это покупательная способность. Реально в современном телевидении непосредственно информации не более 8%. Все остальное реклама и развлечение. И формируют человека в итоге эти самые 92%» [4]. В такой ситуации репрессии и внешнее насилие уже излишни – люди и так полностью подчинены диктатуре рынка и потребительской цивилизации.

В настоящее время многие авторы пишут о «революции в средствах и методах тоталитарного контроля». Если «уже первые модели тоталитаризма на государственном уровне стали возможны лишь в результате научно-технического прогресса, и прежде всего с распространением средств массовых коммуникаций: прессы, телеграфа, радио, а затем и телевидения»; то «невиданные доны​не широчайшие возможности для контроля за сознанием и поведени​ем граждан дают происходящие в современном мире глобальная информатизация и компьютеризация общества. Они делают техни​чески возможными не только систематическую идеологическую индоктринацию, тотальное “промывание мозгов”, но и управление индивидуальным и групповым, массовым сознанием и поведением» [6, 11].

В этом отношении современный «soft-тоталитаризм» потребительского общества намного превосходит по эффективности методы насилия и контроля обычного репрессивного тоталитаризма ХХ века. Как справедливо отмечает О. Неменский, «если мы посмотрим на современные западные общества, то увидим, что там контроль над сознанием общества несравнимо более высокий, чем в СССР и Германии 30-х гг. И государственная пропаганда, и сплочённость вокруг общей идеологии, единственно верных принципов, представленных ныне действующей политической системой. Даже сама идея осуждения “коммунистической идеологии и преступного режима СССР” – это лишь попытка утвердить другую тоталитарную систему. Которая, конечно, опять же является и “истинно демократичной”, и “подлинно народной”» [5].

Автор интересной концепции информацинно-финансового тоталитаризма В.П. Пугачев отмечает, что «влияние НТП на возможности тоталитарного контроля не ограничивается его техническими средствами, но проявляется и в мето​дах не только индивидуального, но и статистического воздействия. Последние предполагают преимущественно косвенное, без прямых указаний и запретов влияние на человека. Они ориентированы на большие группы людей, допускают некоторую степень индивидуаль​ной свободы и значительные индивидуальные отклонения в поведении. Однако в целом они гораздо более эффективны, чем используемые традиционным тоталитаризмом методы непосредственного тотального управления сознанием с помощью прямой идеологической индоктринации и запретов. На фоне нынешних, опирающихся на новейшие достижения науки технологий управления массовым сознанием и поведением методы тоталитарного контроля, использовавшиеся сталинистским и национал-социалистическим политическими режимами, выглядят примитивными, топорными» [6, 12-13].

По мнению названного автора, важнейший из таких методов – это «заимствованный из кибернетики триггерный способ управления населением. Суть дан​ного метода состоит в том, что для управления сложными системами, к каким относится и человеческое общество, состоящими из многих элементов, вовсе не нужно контролировать каждый из этих элемен​тов (каждого человека). Для эффективности управления достаточно контролировать лишь ключевые позиции, энергетические точки того или иного процесса» [6, 13-14].

Совершенствование методов тоталитарного контроля происходит уже в рамках давно выработавшегося общего принципа, изначально свойственного современной цивилизации, основанной на псевдоценностях корысти, комфорта и безудержного потребительства. Как пишет Г.X. Шахназаров, «современная буржуазная цивилизация вырабатывает новый механизм управления обществом: чтобы под​чинить волю и сознание масс воле господствующей касты, вовсе не обязательноприбегать к политике насилия, голода или террора. Есть другие эффективные средства, тем более эффективные, что, парализуя самостоятельность мысли и чувства, они оставляют че​ловеку необходимую для него иллюзию свободы выбора – иллюзию, подкрепляемую всеми видами удовольствия и наслаждения» [9, 322].

Новые методы управления и контроля сознание и поведение людей позволяют допускать абсолютную «свободу мнений» в интеллектуальной и художественной сфере, поскольку эти сферы уже не оказывают сколько-нибудь существенного влияния на общество и поэтому совершенно не опасны в силу полного безразличия к ним со стороны абсолютного большинства населения, интересующегося исключительно зарабатыванием и тратой денег. Цветан Тодоров замечает: «Конечно, в западных демократиях писатели вольны писать, что им вздумается, но бур​ной радости этот факт может и не вызывать: он свидетельствует о безразличии общества к тому, что они пишут. Личность обрела автономию; оборотная сторона явления состоит в том, что обще​ство больше не считается с ней и перестает обращать на нее вни​мание; она может говорить все, что хочет, но слушать ее никто не будет. В тоталитарных странах, напротив, важность написанного доказывалась самим существованием цензуры; а популярность писателя была огромна (сравнение тиражей поэтического сбор​ника там и здесь не могло не опечалить даже самого свободолю​бивого западного поэта)» [8, 206]. Более того, абсолютная свобода мнений даже полезна новому тоталитаризму в том отношении, что дает пример вседозволенности и самого беспредельного индивидуализма, которые и являются главной психологической основой нового тоталитаризма.

Если в «классическом», внешне-репрессивном тоталитаризме разрушение личности происходит путем подавления способности к самостоятельному мировоззрению, однако при этом государство все-таки пытается воспитывать высокоморального человека, способного к подвигу и самопожертвованию; то современный внутренне-репрессивный тоталитаризм, маскирующийся под видом самых широких социальных свобод, на самом деле идет по пути разрушения личности намного дальше. Здесь формируется человек, уже не способный к мировоззрению (т.е. целостному взгляду на мир и самого себя) как таковому (поэтому отдельные «взгляды» людей становятся безразличными и не требуют подавления); а самое главное – формируется человек, не способный ни к каким усилиям, помимо чисто корыстных (а о подвиге и самопожертвовании речь уже вообще не идет), с абсолютной гедонистической установкой и полной релятивизацией и необязательностью любых моральных ценностей. Судя по всему, это вообще самый примитивный тип человека из всех, когда-либо существовавших в мировой истории – однако (что весьма комично) при этом, как раз наоборот, воображающий себя «вершиной» мировой цивилизации.

Как это ни парадоксально на первый взгляд, но современный тоталитаризм наиболее эффективно «прикрывается» именно идеологией либерализма, в чем вынуждены призваться даже некоторые из адептов этой якобы «идеологии свободы», отличающиеся особым уровнем культуры и совестливости – такие, например, как С.С. Аверинцев. Как отмечает этот автор, «склонность современного либерализма, взявшего на себя задачу перевоспитания народов, действовать наподобие любой другой идеологии, низводя себя до лозунга, до примитивного жеста – это уже не столько защита свободы и личного выбора, сколько отмена смысла такого выбора» [1, 224]. Фактическим проявлением либерализма, пишет он, является «идеологически мотивированное навязывание определенного образа жизни всему миру без разбора, и притом именно в качестве символа ценностей демократической цивилизации» [там же]. Как видим, практические действия этой идеологии исключительно тоталитарны.

Современные технические средства в сочетании с экзистенциальной примитивизацией современного человека качественно увеличили возможности тоталитарной манипуляции сознанием и деятельностью человека на много порядков, по сравнению с прошлыми эпохами. Как отмечает М.В. Егунева, «компьютеризация безликих конформистов, людей массы, готовит культурно-психологическое обеспечение нового глобального тоталитаризма, более жесткого и одномерного, чем все его предшествующие формы. Человек уже не живет в действительном мире, он становится функциональным элементом вымышленной, ментальной реальности, поглощающей его, ломающей его сознание и мышление. Способность системы функционировать вне предметности, выстраивая иллюзорную картину мира и наделяя ее вымышленным смыслом, представляет собой наибольшую опасность» [3, 7].

Каким же образом возможна подлинная свобода в рамках тоталитаризма (как старого, так и нового)? Вопреки еще одному предрассудку, тоталитаризм не разрушается путем борьбы с ним. Наоборот, любая внешняя опасность только усиливает прочность тоталитарного общества, консолидирует его. Война усиливает тоталитаризм – а мир его ослабляет. В условиях мира, не будучи захвачен потоком сверхусилий выживания, человек и здесь получает возможность остаться наедине с самим собой – и отсюда рождается «чудо свободы». Более того, как раз по контрасту с внешней стесняющей силой и растет сила внутренней свободы как «противовес» ей. Этот парадокс в свое время хорошо сформулировал В.В. Розанов: «Сила, с которой развивается чувство внутренней свободы, почти всегда бывает обратна той, с которой давит стеснение внешнее: от этого времена наибольшей внешней свободы бывают нередко временами безграничного внутреннего рабства, и наоборот» [7, 52]. Именно поэтому, особо глубокое понимание сущности свободы бывает у людей, имеющих опыт тоталитаризма, в то время как люди, живущие в условиях внешних социальных свобод, обычно внутренне глубоко порабощены своими страстями и предрассудками – и поэтому, как справедливо пишет В.В. Розанов, «времена наибольшей внешней свободы бывают нередко временами безграничного внутреннего рабства». Тоталитаризм преодолевается отнюдь не «освобождением от внешних пут», но только внутренним усилием рождения свободы. Этот особый экзистенциальный опыт свободы, неизвестный людям, живущим в «демократиях», но свойственный лишь народам, измученным тоталитаризмом – и есть их важнейший вклад в современную культуру.

Этот опыт особенно важен в условиях современного «невидимого» тоталитаризма – при условии, что он отольется в оригинальные культурные формы передачи этого опыта преодоления «внутреннего рабства».

С.С. Аверинцев справедливо утверждает, что «тоталитаризмы получили свой исторический шанс лишь постольку, поскольку были абсолютно ложным ответом на вполне реальные вопросы, порожденные кризисом прежних идентичностей» [1, 225]. Однако какой именно идентичности? Это была идентичность человека традиционной цивилизации, основанная на духовных ценностях и определенной религиозной традиции. Тоталитарные идеологии соблазнительны в первую очередь тем, что иллюзорно заполняют пустоту, образовавшуюся на месте этих ценностей и этих традиций («свято место пусто не бывает»). Это соблазнительность еще более усиливается и на практическом уровне – тоталитаризм создает иллюзию «коллективности», компенсирующую внутреннее одиночество «человека толпы», а также льстит его эгоизму, всегда желающему почувствовать себя носителем «истины» в отличие от окружающих «профанов», которые к этой иллюзорной «истине» почему-то никак не хотят приобщиться. Поэтому очевидно, что реальное преодоление тоталитаризма может быть лишь преодолением его экзистенциальных предпосылок, то есть возвращением к ценностям традиционной цивилизации. Но поскольку для большинства людей современной цивилизации это крайне проблематично, то современное общество объективно может быть только внутренне тоталитарным – обществом, структурированным совокупностью технологий манипуляции.

В таком обществе совершенно неэффективен дискурс гуманистического увещевания – например, такой, како мы видим в следующем рассуждении С.С. Аверинцева: «я уверен: если, не дай Бог, снова придет сила, абсолютно неприемлемая по моральным соображениям, ей нетрудно будет найти словесную маску, чисто внешне не похожую ни на один из видов уже известного нам тоталитаризма… единственной прививкой, дающей иммунитет против возможности нового тоталитаризма, остается чувство собственной ответственности за каждое свое слово и действие, а потому – недоверчивость к внушениям, к гипнотическим пассам массовых воздействий» [1, 224]. Но как это возможно, если современное общество изначально основано на прямо противоположных принципах – на полной доверчивости к внушениям и к «гипнотическим пассам массовых воздействий», и на всеобщем стремлении избежать «собственной ответственности за каждое свое слово и действие»?

Краткий анализ поставленной проблемы позволяет сделать следующие обобщающие выводы. Главные предрассудки, препятствующие пониманию экзистенциальных оснований и смысла тоталитаризма, и принципиальные опровержения этих предрассудков состоят в следующем.

1) Тоталитаризм якобы хотел «все разрушить». Как раз наоборот, он хотел только все созидать, причем самым совершенным образом – но делал этот так, что неизбежно получался прямо противоположный результат.

2) Тоталитаризм – это лишь выпадение из цивилизации в варварство. Это было бы слишком просто. На самом деле, тоталитаризм – это специфический продукт самой цивилизации, в первую очередь, секулярности и рационализма.

3) Суть тоталитаризма – это якобы отказ от автономии субъекта в пользу «массы». Нет, это коллективный эгоизм «самообожествившихся» субъектов. Они отказываются только лишь от своей внешней «автономности» ради приобретения особой объединенной силы: это сила корпоративности эгоизмов.

4) Суть тоталитаризма – лишь в репрессиях и насилии. Нет, тоталитаризм может существовать и без них – но это как раз и самое страшное. Ибо без видимого, внешнего насилия тоталитаризм не заметен, а значит, намного коварнее и сильнее тоталитаризма видимого, «классического». «Классический» тоталитаризм канул в Лету, но ему на смену пришел другой – внутренний, невидимый тоталитаризм, которому очень мало кто еще может противостоять.